Последний остров - Страница 108

108

Часа за два до пожара председатель колхоза Парфен Тунгусов возвращался на своем легком тарантасе с медвежинских полей. Проезжая мимо бывшего Сон-озера, он заметил на его лысом берегу одинокую фигуру лесничего и подвернул к нему.

Разгонов внимательно осматривал впалое дно ушедшего озера. Прошлым летом все же засадил его Парфен турнепсом и нарадоваться не мог – на мощном иловом слое уродился тот таких размеров, что с двух-трех метров пашни телегу нагружали. А в этом году даровое поле решили отвести под картошку. Всходов еще не было. Однако там, где в самом центре должна еще держаться лыва от весенних стоков, земля уже сделалась сухой, даже пепельного цвета, будто на том месте отгорел и развеялся без остатка большой костер.

Тунгусов придержал лошадь, поздоровался, внимательно присматриваясь к Разгонову.

– Уж который день не вижу тебя, Михаил Иванович. Где пропадаешь-то?

– В лесу. Где ж мне еще быть.

– Да, вид у тебя… Не заболел, случаем?

– Не жалуюсь… – уклончиво ответил Михаил, но, глянув в озабоченное лицо Парфена, присел к нему в тарантас. – Все в порядке. Ты ведь тоже, наверное, за посевную-то ни разу не выспался. Счас все прозрачные ходят. И у меня забот не меньше. Да еще это… Стыдно чего-то стало перед школярами, нельзя мне теперь от них отставать, вот и жму на всю железку. Слышал, девчонки-то поют:

Скоро Троица,
Зеленый лес покроется.
Испытанья на носу,
Надо подготовиться.

– Ну, тогда еще ничего. От науки не помрешь. Я вижу, форма на тебе с иголочки.

– А… форма хорошая. До осени поношу.

– Почему – до осени? – встревожился председатель.

– Да так уж… Ты пока никому не говори, Парфен Данилович. Планы мои на личном фронте переменились, еще в тот день, когда в райкоме утверждали кандидатом в партию. После бюро долго со мной беседовал один на один бывший военком. Он ведь теперь первым секретарем избран. Все о нашей деревне выспрашивал. И о тебе… Обо всех. Ну и сговорились мы с ним. В общем, поеду я осенью в техникум поступать. Решил стать механиком по разным машинам: по тракторам, комбайнам и другой технике. Как мой отец… Тебе ведь нужен будет свой механик? Война кончилась, а… мужиков – нет.

– Михаил Иванович! Родной мой! Да я за милую душу… Да мы тебя от колхоза пошлем, приварком поддержим… Ты токо это… не переиначь…

– Слово мое ты знаешь… А скажи, Парфен Данилович, хорошо или плохо, что у нас колхоз в Нечаевке?

– Хорошо. Колхозы помогли войну выстоять.

– Но ведь люди чуть не сдохли. Все у них отнимали.

– Не отнимали, Михаил Иванович. Общество само отдавало фронту. Иначе бы не выстояли.

– А теперь? А теперь зачем колхозы? В совхозах-то хоть малый рубль, а есть у человека. И в магазинах хлеб казенный выдают по карточкам. А ты чем людей кормить собираешься?

– Тем же… Обещанками. Може, и еще что перепадет.

– Не перепадет. Смотри вниз. Вон там, на дне бывшего озера, по всем соображениям должна задержаться вода весенних стоков. А что есть? Одна зола. И это весной. Страшенная засуха нынче грянет. Все погорит. А на будущее лето еще сильнее земля посохнет. Значит, больше двух лет голодовки. Откуда приварок возьмешь, Парфен Данилович?

– Вот тут-то, может быть, аккурат и нужны колхозы. Такую страшную войну удалось выстоять, а с разрухой и голодовкой управимся. Но… только сообща. Да еще надежда на огород и свое хозяйство, которое всегда выручало крестьянина. Лениться не будем – выдюжим. А насчет засухи и я приметил – сеяли будто в порох. Но все одно сеять надо…

– Парфен Данилович, а ведь Сон-озеро еще одну тайну от нас скрывало.

– Так нету теперь озера.

– Вот и хорошо. Тайна открылась. Докопался я в книжках, почему ил со дна этого озера любят гуси и свиньи. Это ведь не простой ил, по-научному сапропель называется. Ишь, какой подарок тебе, Парфен Данилович, сама природа уготовила. Будет скотинка с голодухи загибаться, примешай этого ила. Так что не картошку сажать здесь надо, а свиноферму на самом берегу строить. Даровая прибавка к отрубям да прочей непотребной еде.

– Надо сначала на своих курицах попробовать. Коль и сдохнут, так не жалко своих-то.

– Ты у Дины Прокопьевны спроси. Мы с ней под микроскопом разглядели, из чего ил состоит. Там черт те что творится: миллионы каких-то козявок уснувших, прель травяная, а самого песку-то совсем мало.

– Мать честная! Ведь даже торф можно примешивать. А тут получается наподобие консервов. Кто ж тебя надоумил?

– Да Тимоня. Сколько помню себя, таскал он с озера черную грязь и кормил гусей. А гуси у него, сам видел, – нет таких во всей округе. Я раньше смеялся, думал, чудит Тимоня, пыль в глаза пускает. А потом мать рассказала, что телята в прошлом году на ферме к бурту с турнепсом подбежали и начали землю обгладывать. Тут я сразу вспомнил про Тимониных гусей. Начали мы с Диной Прокопьевной в библиотеке рыться. Да нигде ничего и похожего не нашли. А неделю назад Юля Сыромятина обнаружила в своем сарае еще несколько старых книжек. В календаре за четырнадцатый год я и наткнулся на этот сапропель. Чудно, однако, в ту пору тоже много полезного писали, даже в календарях.

– Ладно, коли так. В книжках врать не станут, – Парфен уже по-другому глянул на картофельное поле, прикидывая возможные прибытки от чудесного ила, приобнял за плечи Михаила, заторопился. – Ты принеси мне этот календарик-то старинный, я все перепишу себе в тетрадку. По науке так по науке, кто ж против будет, если польза от нее… Ты домой сейчас или из дому?

– Хочу сходить на могилу к Микентию. Оградку поправить.

– О живых думать надо.

108