Последний остров - Страница 26

Вспомнил все это Мишка и невольно заозирался по сторонам, начал с интересом прислушиваться, но ничего чудного не услышал, и призраки вместе с легким туманом совсем исчезли. Он озадачился, словно его обманули, ведь во всех сказках деда Якова или притчах Сыромятихи была и толика сущей правды. Призраки не испугали Мишку, он уже научился ничего не бояться, в лесу на каждое происшествие можно отгадку найти, человек до всякой хитрости природной может докопаться. И тут Мишке пришла в голову шальная, невероятная, но вместе с тем и простая истина – бор хранит память о добрых и мужественных людях, а память та хранит от всяких напастей бор. Память не убьешь, не вырубишь, не спалишь. Так и с бором коммунаров получается.

Время летело к полудню. Мишка вскинул голову, на солнце с двух сторон торопливо подворачивали облака. С одной стороны они были почти белые, похожие на гигантские горы взбитой пены, а с другой – густо подсиненные, рваные и будто в спешке растянутые. Сейчас облака сойдутся, смешаются, закроют солнце, рванет ветер по-над землею, и начнется гроза с молниями, громом и проливным дождем. При виде нарождающейся грозы у Мишки всегда начинало учащенно биться сердце, будто одним махом взбегал он на высокую гору и тут же начинал, не успев перевести дыхание, командовать войсками одновременно с двух сторон: ну, кто кого перешибет, ребята? Эй, там, на флангах, не отставать! Синие, подтянуться и равнение, равнение в строю! Белые, ну что ж вы всполошились, не бойсь, в атаку!

Когда подсиненные облака, опередив «противника», домчались до пределов зенита над Мишкиной головой и перекрыли своей тенью Полдневое озеро, наступила короткая томящая тишина, готовая вот-вот треснуть как лоскутное одеяло под ударами низового ветра. В этой зависшей на мгновение тишине Мишка явно услышал голоса. Привычные деревенские звуки и знакомые голоса. Но говорили как будто бы по телефону или на другом конце длинной трубы. Слышимость то пропадала, то вновь объявлялась. Мишка диковато заозирался, спустился пониже, потом влево подался, вправо, косясь на безмолвные ряды сосен и елей, отыскивал ногами невидимую тропу, словно переходил вброд незнакомую бурную речку. На восточном склоне квартала в просвете деревьев показался хутор Кудряшовский, и звуки выплыли отчетливо, будто Мишка стоял сразу во всех семи подворьях Кудряшовки. Он прислонился спиной к реперу – потемневшему от времени разделительному столбу с пометками на срезах – и стал слушать.

Вот скрипнула калитка и залаяла собака.

– …Цыц, Жулик! Проходи, Семен Митрофанович, сейчас… «Ого, – удивился Мишка, – к Антипову завхоз с Медвежинского курорта пожаловал. А ведь не дружки вроде…»

– …Овечку-то напрасно…

– Да ладно, Семен Митрофанович, по такому случаю… Как тут без мясца. Вдругорядь и я к тебе с поклоном. Дом вон собираюсь перекрывать.

– Это завсегда… И железа найдем на крышу-то…

– …Митька! Где ты, разбойник? Опять в конуру к собаке забрался? Вот я тебя…

Во всю моченьку заголосил Митька, трехлетний неслух солдатки Овчинниковой. Сама-то она работала на лесозаготовке коноводом, а тут бабка воюет с Митькой и еще с двумя его старшими братьями, Сережкой и Алешкой.

А эти голоса с дальнего края хутора – у Антиповых праздник ли, чо ли?

– Откуда взяла?

– Овечку зарезали. Сам-то еще утресь у бабки Овчинниковой наливку закупил. Две четверти.

– Дак рано празднику быть. Поди, опять с Лапухиным гулеванить собираются, чтоб им подавиться, выродкам…

– …Митька-а! Митька, поганец! Ты куда побег? Иди кашу трескай.

– Не хочу-у!

– …Крепко ты, Антипов, живешь, крепко… С нуля ведь, кажись, начинал, а?

– Своими руками, Семен Митрофанович, все своими руками.

– На твоих мужиков-то можно надеяться?

– Люди надежные. Корней – лапухинский тесть, а Тимоня… Ну, Тимоню ты сам знашь.

– Тимоня, да… Встречались. Еще в восемнадцатом году…

– …Бабы, лавка-то керосиновая робит седни в Нечаевке али опять на замке?

– Пойди да узнай. И нам заодно скажешь. А чья очередь-то седни за почтой бежать?

– Сережка Овчинников приташшит.

– Алешка, а не Сережка.

– Да лешак их разберет, басурманов. Мать и то обоих лупцует, если кто нашкодил, чтоб наверняка не спутать.

Еще на одном подворье девчушка пела кукле колыбельную, мычал привязанный телок и горланил петух.

На берегу встретились братья Овчинниковы – Сережка и Алешка, они по очереди ходят в школу, через день. Сегодня один рыбачил, а другой учился.

– Эй, Серега! Ты сети проверил?

– Ну…

– Попало чего?

– У меня-то попало, а ты пошто сапоги мои без спросу взял?

– Так чо, босиком в школу-то? Утресь иней выпал.

– А ты бегом. Когда бежишь, не так знобко…

– …На четырех подводах-то? Увезут. За две ездки увезут. И погода вон портится, дожжичком все следы замоет…

– …Митька! Лешак тебя…

– Опять каса? Селега зе лыбу плитассыл…

– …Ох, бабоньки, мясом жареным запахло…

Потемнело над лесом, ожили вершины сосен, зашебуршали падающие прошлогодние шишки.

Мишка оттолкнулся от репера и, не зная еще, что будет делать через час на деляне и нужно ли сейчас идти туда одному, направился прямиком в сторону озера Чаешного, за которым находилась деляна, отведенная лесничеством сельсовету. В ней рубили дрова и для самого сельсовета, и для школы, и для сельпо, и всем служащим для обогрева своих домов. Там же по просьбе Татьяны Солдаткиной Мишка выделил и деловой лес на общественную баню. А что нужно увозить тайно да еще в две ездки на четырех подводах? Лес. Строевой лес. Лес тот пилить в деляне подряжались у Солдаткиной двое – Антипов с лапухинским тестем, одноглазым Корнеем, а за работу просили по-божески: обрезные сучья да вершинки, мол, шибко вершинки нужны, стайку Антипов перебирать собрался. Мишка был при том разговоре, согласился даже с удовольствием – мужикам выгода, и ему деляну потом от обрезья не чистить. Да рано Мишка радовался, не тот человек Антипов, чтобы продешевить. Был лесник два дня назад в деляне, полюбовался их работенкой. Все мелкие сучья так и валяются у пеньков, а вот вершинки оговоренные чуть не целыми лесинами оказались. Хоть и вывезены уже, да по комлям определить ничего не стоит. Но, видимо, и до что ни есть лучшего строевого леса Антипов добрался, не зря гулеванить собираются с курортовским завхозом. Продал Антипов лес, продал как свой собственный, а вывезут его мужики – пойди потом докажи, что лес ворованный, а не купленный в другом лесничестве.