Последний остров - Страница 60

Всадник на коне выскочил из ложбинки так неожиданно, что механик-водитель головного танка, наверное, удивился, слишком поздно заметив в узком визире летящую встречь лошадь, и не успел сделать нужного доворота. Танк кособоко заелозил правой гусеницей, обрушивая ненадежную и обманчивую твердь узкой дороги в жирное месиво болотной топи, накренился и медленно, с ленцой, завалился на бок, подставляя солнцу чумазое брюхо.

Миша проскочил его, но в тот же миг хлестко лупанули очереди крупнокалиберных пулеметов. Смертельно раненный конь дико шарахнулся и боком, с маху, ударился о второй танк. Старшина, вылетая из седла и падая грудью на башню, успел кинуть связку гранат в моторную часть.

Танк вспыхнул чадящим костром, развернулся поперек дороги и замер, выставив напоказ черно-белый крест на башне, залитый кровью старшины Винокурова.

– Спасибо, земеля… – опуская бинокль и с трудом разжимая побелевшие губы, прохрипел капитан. Потом он схватил трубку полевого телефона и вызвал второго взводного: – Коршунов! Ты еще живой, Коршунов? А, черт!

Из-за грохота, лязга гусениц и рева моторов слышимость была как в кузнечном цеху, где бьют сразу десятки молотов.

– Да жив я… – наконец услышал капитан спокойный голос лейтенанта.

– А какого хрена молчишь?

– Присыпало малость… Вижу танки. Начинать?

– Я тебе начну! Отшибло память, что ли? До времени не высовывайся! Понял? Сейчас они будут разворачиваться. Не лайся, мне виднее отсюда. Ты пропускай их… Пропускай, говорю, как договорились! Пусть идут на Магомедова.

– Понятно, капитан. Как сам-то?

– А… Винокуров погиб.

– Так это он головных-то уделал?

– Ну… Держись, лейтенант. Теперь нам отступать совсем несподручно.

– Понятно…

Иван бросил трубку и крутнул головой. До чего этот Коршунов понятливый. Под Сталинградом один остался возле орудия и получил приказ вот так же держаться. И держался, без орудийной прислуги сам еще подбил два легких танка и готов был броситься с гранатами, когда кончились снаряды, да вовремя тогда помогли.

Обходя горящий танк, колонна начала уступом разворачиваться, минуя высоту и выходя на ровное поле. Из лесу показались две пятнистые глыбы тяжелых «фердинандов», они пропускали вперед танки, длинные стволы мощных пушек выжидательно направились в сторону моста.

Вызывал Магомедов.

– Слушаю тебя, Али!

– Почему не работаешь, капитан? Почему молчит Коршунов? Что с Коршуновым случилось, а? У него ж танки под носом. Капитан, ты меня слышишь?

– Слышу, Али! Ты самоходки видишь?

– Вах! Какие самоходки?! Тут «тигры» прут! Почему ты их выпустил, капитан?

– Утяни поджилки, Магомедов! Все идет по плану. Ты первый начинаешь, понял? Подпускай на двести метров, не раньше.

– Тебя контузило, капитан, да? Они ж раздавят Коршунова.

– Не твоя забота! Приказываю: подпускай на двести метров! Не раньше! Все!

Тут же вызвал Коршунова.

– Коршунов! Ты самоходки видишь?

– Вижу, – спокойно ответил взводный. – Красавицы… На меня свои клювы наставили.

– Молодец, Коршунов! Молодец, говорю, что не обнаружил себя. Сейчас головные мимо тебя попрут. Во-во. Под дышла их… Но жди, когда Али начнет. Раньше не высовывайся. А «фердинанды» – моя забота. Все!

Да, теперь все. На скулах капитана заиграли желваки. Он представил, как смотрят сейчас батарейцы Коршунова на лавину стальных черепах, доступных уже не только орудийному огню, но и простому стрелковому оружию. Такой выдержки у солдат не было в начале войны.

Часами, а то и днями охотник идет по следу крупного дверя, и часто бывает, что зверь, сделав круг, сам идет за охотником. Иван Разгонов никогда не был большим охотником, но он был сыном охотника, да и война кое-чему научила, особенно в боях за Сталинград. Сегодня всю ночь батарейцы не спали: вгрызались в сухую землю, маскировали позиции, готовились вот к этой первой атаке. От нее все и пойдет, кто кого.

Вот и последние танки, разворачиваясь, уходили от высоты.

Кроме головных, уже «списанных» «тигров», среди вышедших из горловины были еще две тяжелые машины. А всего капитан насчитал до тридцати танков.

«Фердинанды», чуть высунувшись из лесу, ждали первых выстрелов батареи, чтобы прицельным огнем подавить орудия. Они знали, что делают. Но не знали, что сами подставили бока орудиям засады.

– Ждите! Ждите, сволочи… Счас вы у меня дождетесь, – усмехнулся капитан и, повернувшись к расчетам, крикнул: – Орудия! К бою! Первое – по левому! Второе – по правому! Бронебойным!

Он поднял руку и впился взглядом в затылок наводчика Гаврилова. Гаврилов может. Может с первого выстрела накрыть цель и за пятьсот метров. Гаврилов – лучший наводчик на батарее. Постарайся, Гаврилов!

Хлопнул залп с позиции лейтенанта Магомедова.

И комбат, рубанув воздух рукою, прокричал осипшим вдруг до срыва голосом:

– Огонь!

Он слышал, что начали работать все орудия Коршунова и Магомедова, но для него сейчас были важны самоходки, их «самочувствие».

– Огонь!

Сначала одна самоходка окуталась дымом, с разбитой гусеницей дергалась влево-вправо, как наседка на гнезде, неуклюже пытаясь направить ствол пушки в сторону высоты. Но после третьего залпа и над ней вскинулся черный с красным внутри шар всполоха, поднимая над лесом очередные души Богу или дьяволу.

А над полем все гремело: били танки, били по ним батарейцы, один «тигр» почему-то медленно, как слепой, пятился к лесу, напротив моста горели четыре легкие машины, подставившие свои бока под первые залпы Коршунова.

Задумка комбата удалась. Наступающие попали в ловушку: в лоб били орудия Али Магомедова, с фланга от моста работали пушки Коршунова, а с высоты в захвостья танков открыли огонь еще два орудия. Тут завертишься, как черт на сковородке.