– Стоп машина! Никуда не бегай, никого не зови. Не такого калеку она ждет, а полноценного человека. Вот сниму с глаз повязку…
– Ну как вам не стыдно! Вы же герой! У вас и медаль «За отвагу». Ведь она гордится… – Аленка сорвалась с места и побежала.
– Труби сбор, браток. Собирай свои конечности, – толкнул моряк Амантая. – Надо срочно отчаливать.
– Может, права девчушка? Обидишь невесту.
– Ну, не могу я в таком параде перед ней объявиться.
Они подошли к телеге. Базарбай уже подтягивал подпругу. Жултайка помог им сесть, уложил аккордеон, спросил моряка:
– Слышь, земляк. Ты отца моего на войне не встречал? Ульжабая Хваткова? Бедовый он у меня. В морской пехоте служит…
– А, это ты, Жултайка. Нет, не встречал Ульжабая. До войны частенько с ним виделись, а там не привелось.
Подошла Анисья Князева, протянула Амантаю газетный сверток.
– На дорожку вам, служивые. Соскучились, поди, по домашней-то стряпне? Вот и отведайте.
– Спасибо, солдатка.
– Кушайте на здоровье.
Телега ходко покатила с базара.
А к церкви на предельной скорости подлетела полуторка. Круто развернулась, проскочила базарчик и, преградив дорогу повозке Базарбая, резко затормозила. И все услышали:
– Сережа!
Двое у машины обнялись и не могли разомкнуть рук.
– Счастливые… Хоть калеку, а дождалась, – Сыромятиха смахнула слезу, перекрестилась.
Анисья закусила губы.
Жултайка Хватков неторопливо подошел к телеге, подмигнул усатому солдату и, не обращая внимания на протесты Базарбая, отобрал у него соль и ведро с рыбой.
Служивые перебрались в машину. А Жултайка уже кричал во всю глотку:
– Продается свежий рыпка! Кому-кому свежий рыпка?! Мал-мал шевелится – два рубли! Сапсем не шевелится – адин руп! Кто деньга ни имеет – так отдам…
Мишка только теперь хватился Аленки. Вдвоем с Егоркой они обошли базарчик и нашли ее за церковью. Аленка сидела на ступеньках высокого крыльца и отдыхала. Она устала от первой прогулки, от нахлынувших за утро впечатлений.
Ребята сели рядышком.
– Они увиделись? – тихо спросила Аленка.
– Еще как! – пробасил Егорка. – Не повезло Базарбаю, без рыбы и без соли остался…
– Это очень хорошо, когда люди встречаются после разлуки. Правда, ребята?
Ну как тут не согласишься? Конечно, хорошо, когда люди встречаются, да еще такие хорошие люди. Подошел веселый Жултайка.
– А! Вот вы где, беглецы! Говори, Михаил Иванович, куда соль твою девать?
– Возьми себе, если надо.
– Ва! Какой ты бестолковый! Зачем тогда базар да тащил?
– Хотел выменять на обувку. Аленка-то совсем босая.
Широкоскулая загорелая физиономия Жултайки помрачнела. Он аккуратно поставил у крыльца ведро с рыбой, опустил на ступеньки кулек с солью и озабоченно почесал свои давно не стриженные смоляные волосы.
– Айда ко мне! – решительно заговорил он. – Когда отец уезжал, всякий-разный инструмент оставлял. Сафьян мало-мало тоже есть. Жултайка мало-мало шить, латать умеет. Айда ко мне. Будем делать нашей Аленке сапожки, самый красивый, самый легкий. Чего смотришь? Думаешь, не сделаем? Сделаем! Все сделаем! Живы будем – хрен помрем!
День ко дню, печаль к радости да еще светлые минуты ожидания счастья. Какое оно, счастье? Может быть, такое же, какое ощущает оперившийся птенец, впервые почувствовавший манящую пустоту за краем гнезда? Молодое, неизрасходованное сердце в ожидании полета, а значит, и жизни, в такие минуты крепнет радостным ужасом открытия огромного мира, который предстоит понять, а поняв, прорасти в нем деревом, цветком, ручьем или птицей – это уж как получится и как устроена у тебя душа. А душа маленькой ленинградки, попавшей в озерный край к добрым людям, пока была просто открытой. Там, откуда она приехала, Аленке и видеть довелось многое, и думать об увиденном хватало времени. Теперь она видела малую толику здешней жизни, но отдохнувшая душа помогала думать свободно, а те малые малости, происходящие вокруг нее, становились событиями, оставляющими в трепетном сознании те самые изначальные тропки к познанию окружающего мира, где не должны рваться снаряды, не должны умирать люди, где все живое должно жить и расти только по законам природы. Таким местом по-настоящему стало для Аленки лесничество на Лосином острове. Этот большой зеленый остров спокойным взгорьем как бы плыл над всеми другими лесами, озерами, пашнями и дальними деревнями. Может быть, это плыли облака в синем небе или их отражение в озерах, может быть, ощущение высоты самого острова или игры ветра в кронах деревьев. Но движение было, его чувствовало тело, душа и разум не противились обманному впечатлению, наоборот, включались в эту удивительную игру воображения с действительностью.
Сначала Аленку дом немножечко испугал и удивил. Такой большой, мрачновато-загадочный, с заколоченными крест-накрест окнами, с заросшим бурьяном подворьем. Но ведь теперь он их, они обживут свой дом на острове, надо только маленечко постараться. Всем вместе. И сам дом, сама земля помогут им.
С утра принялись хозяиновать.
В первую очередь Мишка с Егоркой поотбивали старые, полуистлевшие доски с окон и поручили Аленке вымыть засиженные мухами липуче-пыльные оконные стекла. А сами взялись латать частокол, навешивать ворота, сжигать лишний мусор. И это только начало, ведь для жизни на кордоне нужен навес для дров, конюшня, сараи, баня и еще множество всяких важных мелочей: от граблей до первого дыма в трубе.
Аленка вымыла окна, распахнула настежь створки. Свет, теплый лесной воздух заполнили просторные комнаты, соединяя их со всей жизнью на острове. Работала Аленка и слышала голоса озерных чаек, лесных птиц – все то, что называется летом. Она мыла с песочком некрашеные полы, скребла до желтизны стол, лавки и с удивлением делала для себя открытия – она почему-то умеет все это делать, и еще – очень ей нравилось чувствовать себя в доме хозяйкой.