Последний остров - Страница 71

– Хороши пни. Надо будет вывезти на дрова, – по-хозяйски определяет Егорка. – Мать наказывала у тебя спросить.

– Берите лошадь да возите, если Тунгусов на тягло расщедрится. Прям беда с этим Тунгусовым, каждую лощадь как Божью Матерь отдает.

– Ничего, мамка его уговорит. Она у меня бойкая.

– Тогда и сушняку заодно воза два на последней вырубке можно насобирать. Все равно ведь сожгем, если не этой осенью, то весной обязательно. Захламлять лес совсем ни к чему.

Жултайка разворачивает трактор, и однолемешный плуг вспарывает стянутую узлами корней землю уже там, где ребята только что выкорчевали пень. Тракторист оглядывается на товарищей и деловито кричит:

– Молодцы, огольцы! Аленка, не отставай!

А тучи ползли над лесом, закрывая тяжелой синевой горизонт, их холодное дыхание раскачивало деревья, срывало последние листья с полураздетых берез.

– Успеть бы, – озабоченно нахмурился молодой лесник, поглядывая на потемневшее небо. – Все ведреная погода стояла, а тут на тебе, как назло.

– Успеем, – хохотнул Егорка, настроение у него было отличное. – Жултайке тут и осталось-то борозды три, не больше.

Ребята собрали нехитрый инструмент: лагу, цепь, топоры. Напились горьковатой, настоянной прелыми листьями воды из мочажинки и умылись.

Мишка еще раз оглядел бывшую гарь, с облегчением вздохнул, присел на меже.

– Ну вот, Егорка, и заложили мы с тобой наш первый лесной питомник. Соображаешь?

– А то! Батьки вернуться с войны, вот диву дадутся!

– Это само собой. А тут другое соображение… Кто мы были с тобой до войны? Так себе. Жили как трава или мураши, всему радовались да и только. А теперь что получается?

– А чево теперь? Мы и теперь радуемся.

– Вот балда. Мы ж работаем. Чего тут раньше было. Пеньки обгорелые торчали да дикошарый коневник рос. Какая в том радость? А вот разбудили дремавшую землю – и приятно. Опять не соображаешь?

– Ну, ты, Михалко, как дед Яков стал. Все какого-то понятия ищешь. А мне так все одно, лишь бы в охотку: то ли кашу трескать, то ли дрова пластать. Весело от всякой работы.

– Особенно за кашей?

– Да чего ты прицепился? Вот счас возьму и положу тебя на обе лопатки.

– Кто? Ты?

– Я!

– На обе лопатки?

– Не веришь?

– Верю всякому зверю, а тебе, ежу, погожу.

– Ах, так?

– Так!

Они уже стояли друг против друга, как два тетерева на весеннем току, готовые к бою. Но тут, грохоча железными суставами и нещадно дымя, подполз трактор.

Жултайка выключил скорость, сбавил обороты и победно оглянулся на иссиня-черные борозды бывшей гари.

– Баста! – он соскочил с открылка и подошел к ребятам. – А грозы, однако, не миновать. Удирать надо. Подпиши-ка, Михалко, наряд, – протянул леснику замызганную бумажку и с сознанием исполненного долга закурил. – Ну, как я вам борозды нарезал?

– Как на уроке чистописания, – похвалила Аленка. – Только у меня от твоего громыхала голова кругом идет.

– Э! Шайтан, а не трактор. Зато у вас компания: ни драк, ни ругани и начальства никакого. Одно удовольствие с вами работать. Ты бы, Михалко, почаще на меня заявочку в МТС направлял.

– В Нечаевку сейчас? – подписывая наряд, спросил Мишка.

– Куда же еще? Масло заменить надо, клапана мало-мало регулировать. А то мой иноходец что-то перегреваться стал.

– Егорка, вы тут присыпьте последнюю борозду и бегом в лесничество. До грозы успеете. А я с Жултайкой в деревню наведаюсь. Дела есть.

– Миша, ты к вечеру-то вернешься? – забеспокоилась Аленка.

– Обязательно вернусь, куда мне еще деваться. Не за браконьером бегу. Браконьеры теперь повывелись.

– Тогда не забудь, что у нас соль кончилась. И учебники захвати. Уроки здесь приготовим.

– Ладно…

Не сказал Мишка, какие там у него срочные дела в Нечаевке. Да и не было их, этих срочных дел. Ему хотелось повидать почтальонку Анисью Князеву. Может, запамятовала она, может, лежит у нее в сумке маленький треугольник солдатского письма с фронта. Не может же так долго молчать отец, должен ведь откликнуться. Почему-то именно сегодня Мишка особо надеялся на встречу с Князевой Анисьей.

Трактор загудел еще шибче и укатил, а Егорка с Аленкой принялись засыпать последнюю борозду.

Раскололось небо. Огромная, похожая на горящее дерево, жилистая молния полоснула над лесом. И следом, за тягучей вспышкой заплясали упругие раскаты грома.

На поскотине за Нечаевкой слепящей свечой вспыхнула мельница-ветрянка. Сухой, как порох, столетний сруб пылал неподступно, наперекор хлесткому, косому дождю.

Неподалеку от пожарища собрались почти все нечаевские. Ребятишки, женщины и старики стояли под дождем, не в силах спасти свою «кормилицу».

Подкатили на «Фордзоне» Жултай Хватков и Мишка Разгонов.

– Чего рты пораззявили? Там ведь зерно, поди, аль мука… – соскочил с трактора Жултайка, побежал к мельнице, но его схватила Анисья и оттеснила к трактору.

– Ну куда ты, дуралей? Сгоришь ведь как муха. Молнию не погасишь…

– Молнию? – Жултайка в отчаянной беспомощности стукнул кулаком по колесу трактора, скривился от боли, крикнул: – Это ж беда, мужики! Чего делать-то будем?

– Пришла беда – отворяй ворота… – Сыромятин стащил с головы помятый картуз и буркнул в мокрую бороду: – Туды его в три погибели мать…

И непонятно было, кого он ругает.

Сыромятиха, мелко крестя свой птичий нос, запричитала скрипучим голосом:

– К лиху. К великому лиху это, бабоньки. Помните, в двадцать первом году от молнии загорелся ветряк купца Замиралова? В тот же день и коммунариков наших в церкви пожгли.